Вопрос 13. Элементы мистики и рационализма в концепции средневековых мыслителей.

Общий характер развития фило­софского мышления в патристический период проявляет­ся в догмах, достигших господства, одержавших победу над противопо­ложными взглядами. Основное течение философской мысли этого пе­риода всегда направляется на то, чтобы удержать за уче­нием веры абсолютно мистический характер: оно, учение веры, столь же мало может пониматься рассудком, сколь мало может представляться фантазией в созерцательных формах. Ортодоксальное учение противопоставляет рационалистическому и фантастическо-мистическому по­ниманиям чисто мистическое.

На основах этого чистого мистицизма христианская философия последовательно разрешает основные проблемы религиозной метафи­зики: космологическую, теологическую и этическую.

Согласно христианскому догмату, Бог со­творил мир из ничего, сотворил актом своей воли, благодаря своему всемогуществу. Боже­ственное всемогущество продолжает каждый миг сохранять, поддерживать бытие мира. Та­кое мировоззрение носит название креацио­низма — от латинского слова «creatio», что значит «творение», «созидание». Христианский Бог стоит над природой, по ту сторону ее и потому является трансцендентным Богом. Учение о творении мира из ничего, чисто мистичес­кое понятие, противостоящее одинаково как пониманию происхождения мира в форме созерцания, так и рассудочному пониманию его; благода­ря этому учению идея Бога становится возвышеннее, процесс творения мира могущественнее и тем более превышающим силы человека.

Подлинным бытием обладает только Бог. Он вечен, неизменен, самотождественен, ни от чего не зависит и является источником все­го сущего. Христианский философ IV—V веков Августин Блаженный (354—430) гово­рит поэтому, что Бог есть высшее бытие, выс­шая субстанция, высшая (нематериальная) форма, высшее благо. Христианс­кий Бог, хотя сам по себе не доступен для познания, тем не менее открывает себя чело­веку, и его откровение явлено в священных текстах Библии, толкование которых и есть основной путь богопознания. Таким образом, знание о нетварном (несотворенном) божественном бытии (или сверх­бытии) можно получить только сверхъесте­ственным путем, и ключом к такому позна­нию является вера.

Если в античности центр тяжести этики был в знании, то в сред­ние века он — в вере, а значит, перенесен из разума в волю. Так, в частности, для Авгус­тина все люди суть не что иное, как воля. Человек знает добро, одна­ко же воля его не подчиняется ему, и он дела­ет то, чего не хотел бы делать. Это раздвоение человека Августин называет болезнью души, неподчинением ее самой себе, то есть высшему началу в себе. Именно поэтому, согласно средневековым учениям, человек не может преодолеть своих греховных влечений без божественной помо­щи, то есть без благодати. В силу своего грехопа­дения он не властен даже над собой и полно­стью зависит от божественного милосердия. Глуби­ны души человека скрыты даже от него самого, они, согласно средневековой филосо­фии, доступны только Богу. Но в то же время постижение этих глубин необходимо для человеческого спасения, по­тому что таким путем открываются тайные греховные помыслы, от которых необходимо очиститься. По этой причине приобретает важ­ное значение правдивая исповедь.

Именно так Августин и разрешает проблему, проповедуя первоначальную свободу человека, утраченную через гре­хопадение, которое в качестве наследственного греха продолжает дей­ствовать против воли человека. Таким образом, грех и прощение через Божескую милость обнаруживаются как трансцендентные процессы вне человеческой души: грех — потому, что индивид с самого начала через грехопадение человечества впадает в него; милосердие — потому, что оно сообщается через искупление Христа без собственной заслуги са­мого грешника. Подобное разрешение пытается удовлетворить религи­озной потребности, давая сильнейшее, недостижимое никаким рацио­нальным толкованием выражение сознанию греховности как обязаннос­ти перед Богом. Учение  Августина мистично, потому что оно, отбрасывая со­вершенно аналогию с земными отношениями, через абсолютное значе­ние, приписываемое ею как греху человека, так и милосердию Божиему, дает сознанию этих последних интенсивнейшее религиозное выражение.

Догмат, который утверждает равенство трех лиц Бога наряду с их различием, — единство в различии, опять-таки недоступен ни созерцанию, ни рассудочному пониманию.

Средневеко­вое мышление по существу своему теоцентрично, реальностью, определяющей все сущее, для него является не природа, а Бог.

 Виднейший представитель апологетики (апологеты защищали христианство от язычества, иудейства и особенно от представителей государственной власти) Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан говорил: «Нам после Христа не нужна никакая любознательность; после евангелия не нужно никакого исследования» и провозглашает принцип: «Я верю, потому что это нелепо». С его точки зрения, постичь христианские положения невозможно. В них можно только верить.